Река тьмы - Страница 69

— С удовольствием послушаю.

— Сколько сейчас времени? — спросила она.

— Сколько времени? Где-то посередине между очень поздно и очень рано. — Он почувствовал, как она улыбнулась. — Поспи еще. Здесь тебе ничто не угрожает.

— Я знаю. — Она поцеловала его в левую сторону груди, где находится сердце.

Довольно скоро Бэт уснула. Уэс спать уже не мог. Он осторожно вылез из кровати, заботливо укрыл Бэт одеялом, надел пижаму и кроссовки и, аккуратно прикрыв дверь спальни, вышел в гостиную. Их одежда в беспорядке валялась на полу. Он поднял ее, перенес на кресло, включил лампу и, пока варился кофе, разложил полученные от Бернса фотографии Джуда Стюарта на журнальном столике. К ним он придвинул снимки, которые украл в гостинице «Занзибар»: на них был тот же Джуд Стюарт, слева от него — черноволосый молодой человек, а справа — красивая женщина.

— Где все эти люди сейчас? — довольно громко прошептал Уэс.

Выпив кофе, он еще раз посмотрел на фотографии.

— Я иду по острию бритвы, — сказал он смотревшим на него со снимков людям. — Как бы не сорваться!

Уэс вдруг вспомнил своего отца. «Если взобрался на коня, — любил приговаривать тот, глядя сыну прямо в глаза, — скачи вперед, назад дороги нет!»

Теперь, взобравшись на этого воображаемого коня по милости Дентона, Уэс чувствовал, что уже нарушил некоторые законы.

Записи о переговорах граждан являлись частной собственностью и охранялись соответствующими законоположениями. Получение данных о таких разговорах было первым нарушением юридических норм со стороны Уэса. За ним последовали другие. Нет, он не боялся. Ведь те, кто отдал приказ провести это расследование, были не судьями, а его командирами.

«И все же, — подумал Уэс, — ты должен был действовать как полицейский, а превратился, по сути, в рядового жулика. Но если взобрался на коня, то скачи на нем!»

В спальне скрипнули половицы. Уэс быстро спрятал фотографии и сел в кресло. Двери спальни отворились, и в гостиной появилась Бэт. На ней была рубашка Уэса цвета хаки с длинными рукавами.

— Пахнет кофе, — потягиваясь, сказала она.

— Кофе на кухне, — улыбнулся Уэс.

Ему понравилось, как без малейших усилий она нашла на чужой кухне чашку и сахарницу, ничуть не смущаясь налила себе кофе, вернулась в гостиную и, сбросив со второго кресла одежду, свернулась в нем клубочком.

— Доброе утро, — улыбнулась ему она, отпив из дымящейся чашки немного кофе. — Извини, что из-за меня ты не спал всю ночь.

— Все в порядке, — улыбнулся он.

Она поставила чашку на журнальный столик, достала из своей рубашки сигареты, прикурила одну, а потушенную спичку бросила в блюдце.

— Наверное, мне стоит все-таки обзавестись пепельницами, — сказал он.

В ее глазах появились озорные искорки.

— Сколько сейчас времени? — вдруг спросила она.

Сквозь окна гостиной сочился серый свет.

— Примерно без двадцати семь. Похоже, сейчас пойдет дождь.

— Я искала у тебя в спальне, во что бы одеться, и на полке в твоем шкафу обнаружила какую-то смешную шляпу. Ты ее носишь?

— Да нет... Это широкополая шляпа осталась у меня как память... о разведывательных рейдах... Отличная защита от солнца и дождя. Намного лучше, чем каска. Вот только от пуль она не спасает... хотя в буше, когда высовываешь голову, тебя в ней особенно и не заметно.

— В буше Вьетнама?

Он кивнул в ответ.

— Ты — моряк... Так почему же ты участвовал в той войне?

— Я сражался... за тебя.

Она задумчиво посмотрела на него, и он почувствовал: она поняла, что именно он хотел сказать.

— Что было самым тяжелым в той войне? — спросила она.

— Самым страшным?

— Нет, самым тяжелым.

— Письма.

Бэт вздрогнула.

— Я — офицер. И когда в моем подразделении кто-то из парней погибал, я должен был сообщать его родителям или жене или просто подруге. Мне частенько приходилось писать такие похоронные письма, когда мы возвращались с патрулирования. От меня несло джунглями, кожа была выжжена солнцем, все тело ломило, где-то поблизости из транзистора неслась рок-музыка, вернувшиеся целыми и невредимыми с патрулирования ребята смеялись, а я сидел и писал... Писал грустную историю о том, как храбрый девятнадцатилетний парень получил пулю в сердце... Чтобы описать это, нужны какие-то особые слова, которых мы, военные, просто не знаем. Мы умеем мужественно идти под пули, мы и сами умеем стрелять. А вот слов, которые могли бы передать трагедию человека на войне, мы не знаем.

Уэс замолчал. Молчала и Бэт.

— Что это такое? — наконец спросила она, показывая пальцем на металлические эмблемы в виде кленовых листьев на его рубашке.

— Это знаки военного отличия. Они означают, что я — майор.

— Когда же тебе надо идти на работу, господин майор?

— У меня... у меня сейчас свободный график.

— Вот уж точно. Слетал на пикник в Лос-Анджелес, и дома — никакого военного распорядка дня. Да, не таким я представляла себе настоящего моряка, — рассмеялась она.

— А тебе-то самой когда на работу?

— Вообще-то я прихожу в свой музей около десяти утра.

Она допила кофе, поставила чашку на столик и вытянула ноги. Кое-где ее бедра были покрыты смешными веснушками.

«Поцелуи ангелов», — сказала бы об этих веснушках его мать.

— А ты похож на бегуна, — сказала она, глядя на его мощные ноги.

— Я всегда должен быть в форме, это — обязательное условие военной службы.

— Не собираешься ли ты отправиться сейчас на утреннюю пробежку? — засмеялась она и наклонилась к нему. У Уэса пересохло в горле.

Через два часа они стояли в гостиной Уэса у входной двери. Он был полностью раздет. Она одной рукой прижимала к груди свою одежду, а в другой держала его рубашку.