— Служба расследований ВМФ в целом ведает вопросами контрразведки, я же в ней веду уголовные дела. Мое участие в работе разведывательного подразделения во Вьетнаме было тактическим ходом, позволившим мне на практике приобщиться к разведработе.
Глава американских шпионов удовлетворенно хмыкнул:
— На практике... Ну и как — имеете ли вы что-либо против разведработы?
Уэс сделал несколько глотков пива и только потом ответил:
— Мне нравится много знать, но я предпочитаю практическую работу. Сбор данных при помощи технических средств, всякие там спутники, радиоперехваты — все это, на мой взгляд, пассивный род деятельности. Меня больше привлекает анализ добытой информации, но это, если хочешь стать высококлассным специалистом, требует многих лет кропотливого труда, который, конечно, углубляет твою квалификацию, но одновременно сужает твой кругозор. Что же касается сбора информации общего характера и борьбы со всякими оборотнями-шпионами, то этим в морской пехоте редко занимаются...
— А разве в ваши обязанности не входил сбор именно разведывательной информации, когда в 1986 году вы работали в Комиссии Лейрда? — спросил Дентон.
— Моя задача состояла в том, чтобы выяснить, какие сбои произошли в системе охраны нашего посольства в Москве и консульства в Ленинграде (службу ведь там несут именно морские пехотинцы). Я должен был разобраться, какие именно провалы в работе морской пехоты привели к тому, что КГБ завербовал сержанта Лоунтри и начал получать от него информацию. Но непосредственно делами разведки я не занимался.
— Однако с оборотнями вам явно пришлось познакомиться? — спросил Ной.
— С какими оборотнями — советскими или нашими?
— А с теми и другими.
— Это уж точно, — невесело рассмеялся Уэс. — Жил я на территории нашего посольства в Москве. Так вот уже на третий день, когда я направлялся на утреннюю пробежку, охранник из КГБ, стоявший в милицейской форме у ворот, приветствовал меня по-английски: «Доброе утро, майор Уэсли Бурк Чендлер из Нью-Мексико. Как идут дела в морской пехоте?» Наши же оборотни выходили из любого помещения, как только я входил туда.
— Но с этими ребятами вы не работали? — спросил Ной.
— Нет, только с морскими пехотинцами и членами комиссии.
— В вашей характеристике говорится, что вы проделали там отличную работу, — сказал Дентон, немного помолчал и спросил: — Есть ли у вас, Уэс, друзья среди сотрудников разведки?
— Могу ли я назвать среди них вас обоих?
Они дружно рассмеялись.
— Что ж, задам вопрос по-другому, — сказал бывший конгрессмен. — Есть ли среди людей, занятых этим делом, такие, кому вы чем-то обязаны?
— Могу ли я назвать среди них вас обоих?
— У вас, сынок, чертовски здорово подвешен язык, — улыбнулся Дентон.
— Я стараюсь никому не быть обязанным, — сказал Уэс. — Мне известны контрразведчики из Федерального бюро расследований и Национальной службы безопасности, несколько человек из разведки ВМФ и многие разведчики из числа морских пехотинцев. Еще я знаю нескольких офицеров из Объединенного агентства спецопераций — ЦРУ с ними работает, так что можете выяснить их мнение обо мне. Среди моих знакомых также бывшие курсанты парашютной школы — эти ребята все время меняют свою форму, но никому из них я ничем не обязан.
— Но хоть какие-то обязательства или долги у вас есть? — спросил Ной.
— Каюсь, задолжал за аренду своего жилья. А еще — знакомому продавцу скобяных изделий, когда-то он был отличным младшим капралом. Должен я и нескольким женщинам — в свое время я не очень вежливо обошелся с ними. Родители же мои умерли — так что здесь у меня долгов нет...
— Вот вы говорили о женщинах, — вмешался в разговор Ной. — Мы предполагали, что вы не девственник. И это здорово, что вы не принадлежите к их числу. Но поймите нас правильно — мы должны твердо знать, что вы не завербованы.
— Да вы обо мне знаете больше, чем я сам!
— Уэс, — сказал Дентон, — мы не нападаем на вас, мы делаем то, что делали бы и вы, окажись на нашем месте. Мы выполняем свою работу.
— И все, что вы здесь услышите, должно здесь и остаться, — заметил Ной. — Впрочем, останется в этих стенах и то, что вы сами скажете.
— Возможно, в рай мне и не удастся попасть, — сказал Уэс. — Но мой надгробный камень уж точно не обезобразит позорящая меня надпись.
— А у меня и в мыслях не было направлять вас в рай, — усмехнулся Дентон.
— А что же у вас в мыслях? — спросил Уэс и добавил: — Сэр.
— Четвертая сфера моей деятельности, — ответил директор ЦРУ Ральф Дентон. — Вы будете работать в моей четвертой сфере деятельности. Если в разведке что-то не ладится, — продолжал он, — я выполняю роль громоотвода. Таковы правила игры. И я принимаю их. Но это совсем не значит, что человек на моем месте должен быть глуп или слеп.
— Насколько я понимаю, у вас действительно что-то не ладится.
За три дня до этого вечера — во вторник, в одиннадцать утра — Ральф Дентон открыл дверь своего нового офиса на седьмом этаже здания в Ленгли и вышел в устланный коврами коридор. За ним следовали Ной Холл и Мэри Петтерсон. Ральф подошел к расположенному на этом же этаже конференц-залу и, подмигнув своим давним соратникам, повернул дверную ручку.
— Доброе утро, — сказал он, обращаясь к сгрудившимся вокруг круглого стола высокопоставленным сотрудникам ЦРУ.
Заместитель директора Уильям Кокрэн незамедлительно сделал несколько шагов навстречу новому боссу. «В списке управления он второй по должности, но в сердцах сотрудников, конечно же, первый», — подумал Дентон. Его заместитель был одним из тех редко встречающихся людей, которые ничуть не теряли достоинства, когда их называли уменьшительными именами. Уилли или Билли Кокрэн, кроме того, мог и в такой день, как этот, вполне обходиться без своей генерал-полковничьей летной формы. Будучи среднего роста, он выделялся среди собравшихся подтянутой фигурой. Он носил толстые очки в черной металлической оправе.